О том, как Варя рычала на крючки, а Аня сражалась с буквой Ю
Наверное, напрасно я водила дочерей на подготовку к школе. А может быть и нет. С одной стороны, они ни разу не отказались идти на занятие и в целом ловили кайф. С другой, заявленная цель — научиться читать, писать, считать и слово сказать — была достигнута ими совсем в других местах и в другое время. Там они научились кое-чему другому, как мне сейчас кажется, — гораздо более важному.
Часть первая: Варя
На подготовку шли целенаправленно — научиться писать. Читала и считала Варя уже порядочно.
Сходили на первое занятие.
— Ну, детка, как тебе там?
— Отлично! Чудесно! Восхитительно!
— А подробности?
— Нас пускают после ответа у доски мыть руки к раковине, там мыло красное и прозрачное, и еще полотенца сами из коробки выдергиваются, и я сижу с Федей, а он смешной.
— Понятно. А домашку задали?
— Да, задали что-то писать.
— Ты сделаешь?
— Конечно, уже иду! — и веселым таким шагом ускакала за свой письменный стол. Потом сама собрала сумку к следующему занятию. Я не стала проверять уроки — мне казалось естественным, что каждый делает свое дело. Варя — буквы, я — котлеты.
Так повторилось раз шесть, пока учительница не выловила меня возле кабинета и не дала конкретную обратную связь: Варя пишет левой ногой, все на отвали, некрасиво, криво, косо и вообще не по уставу. И, между прочим, заметила учительница, таким маленьким детям вообще-то надо с уроками помогать. Окей, говорю, подумаем. Но, как это часто бывает, обещания я не сдержала, думать не стала, а сразу принялась исправлять материнскую ошибку:
— Варька, ты, оказывается, очень скверно пишешь! Давай-ка я буду смотреть, как ты работаешь.
— Э… А может не надо?
— Нет, надо. Ты ведь уже показала, что сама не можешь выполнять работу, как следует. Вот попробуем вместе теперь.
Варька начала пыхтеть, сопеть, доставать тетради, медленно и лениво водить карандашом. Я, естественно, помогаю как могу, то есть завожусь, как юла, с полпинка, что-то бормочу, критикую, а Варька сопит, скрипит, ерзает, зевает, выводя кривые буквы. Потом, совершенно отчаявшись, отпросилась в туалет, а я с облегчением стала листать ее забракованную тетрадку.
На первой странице вместо шести положенных строчек прописано три, и буквы все как из кунсткамеры: кто кривой, кто двухголовый, кто сполз со строчки совершенно, кто-то висит над строчкой, как полтергейст. На второй — еще три строки сделаны сколько-то прилично, остальные — армия ночных кошмаров. Только одна очень красивая буква Б стоит на строке как неприкаянная и озирается с сомнением: туда ли я попала?
Вернулась дочь, мягко скажем, не спеша. И вот тут, слава богу, я наконец задумалась. Вспомнила, как она весело бежала делать уроки вначале, еще без меня. И как сегодня пыхтела, ненавидя меня и все эти буквы.
И тут меня, что называется, разбомбило.
— Так! Все! Меняем концепцию!
— Чего меняем?
— Неважно. Тебе нравится, когда я сижу с тобой?
— Ну… нормально.
— А если честно?
— Нет.
— Вот, и мне нет. Поэтому нечего больше страдать. Я ухожу на кухню варить суп, а ты здесь будешь писать. Ты уже взрослая, давай все сама. А потом устроим хит-парад букв, трем лучшим дадим призы.
Так мы и сделали: нарисовали над самыми удачными буквами цветные короны. Учительнице они не понравились:
— Что это у вас тут за художества? — спрашивает.
— Так надо, — говорю. — Концепция.
Однажды иду мимо комнаты и слышу странные утробные звуки.
— Что с тобой такое?
— Ыыыыы, не получается эта дур-рацкая буква Н.
Я, было, сделала пару шагов в сторону ее стола, но дочь резким движением прикрыла страницу руками и завопила:
— Стой!
Я повинилась, замерев посреди комнаты.
— Так все ужасно?
— Просто кошмар.
— Тогда давай, сотри самый главный кошмар и начни с новой строчки, — командовала я на расстоянии. — Давай покажу, как пишется…
— Нет!!!
— Я в воздухе покажу! Сначала крючок, потом вниз, петля, потом делаем мостик… потом сразу наверх и там снова петля — в другую сторону…
То, что я описываю, крайне не методично. Никогда не повторяйте это дома. Но пару корон мы-таки нахлобучили в тот вечер на головы несчастных заглавных Н.
А что было потом? Варя пошла в первый класс, там ей дали прописи, и она начала методично писать все те же буквы. Писала прилично, но без фанатизма. Сейчас у нее обычный прыгающий подростковый почерк и лучшие сочинения в параллели.
Часть вторая: Аня
Когда младшая дозрела до подготовки к школе, я думала: ну, теперь-то я все знаю о детях и о том, как с ними надо. Поэтому сразу сообщила учительнице (по иронии, той же самой учительнице, что вела Варю):
— Предупреждаю, я помогать Ане не буду, сидеть с ней за уроками тоже не стану. У нас концепция.
— Ну-ну, — сказала учительница, разглядывая мою вихрастую, помятую разбойницу, которая на ходу рассказывала подружке анекдот, щелкала чужим портфелем и отбирала карандаш у какого-то мальчика.
Сходили на первое занятие.
— Ну что, как там все?
— Отвратительно.
— О. А подробнее?
— Скукотища, все время нужно сидеть и сидеть, отвечать приглашают всех, кроме меня, не рассказывают ничего нового …
— Ну что, в следующий раз не пойдем?
— Ты чего, мам. Пойдем, конечно! Пусть меня спросят наконец-то, и я обещала Тане своего зубблса показать…
— А домашку-то сделаешь?
— Ммм… Поиграю сначала.
А потом поем, почитаю, надо срочно доклеить ту стрекозу, которая уже два месяца валяется под диваном… В общем, раза три Анечка ходила на занятия без домашки. Ей там, конечно, ничего не говорили (концепция же!), но и вожделенных звездочек на поля не клеили.
В какой-то момент ребенок пришел домой в слезах:
— Я тоже хочу звездочки! Я же лучше всех отвечаю и больше всех знаю! — и села писать буквы.
Через некоторое время пожаловалась: помоги, ничего не получается. Я пришла к ней за стол, думая быстро свинтить, но даже сама не заметила, как пододвинула к письменному столу еще один стул… Каждое движение нужно было одобрить, подбодрить, подтолкнуть словами — боже, какая это мучительная работа! В моем присутствии Аня писала блестяще: ни единой помарки, и все буквы как на подбор. Стоило мне отвлечься — она начинала строить пирамиду из точилок, рисовать на полях снежинки, щелкать языком и напевать противную песню из «Холодного сердца».
— Ань, ну ты чего?
— М? Я пишу, пишу…
И так продолжалось примерно до декабря. Потом я иссякла.
— Слушай, ты же можешь, напиши сама!
Аня написала. По сравнению с ее творениями, Варины ужастики были писаными красавцами.
— Ну смотри, какие кривые. Давай переписывай, я буду смотреть
Переписала. Прекрасные буквы.
Я рассвирепела, но тут, к счастью, хватило ума остановиться. Я сказала:
— Так! Меняем концепцию! Теперь я стою рядом и не смотрю тебе в тетрадь. Нужно, чтобы буквы были такие же красивые.
На следующий день я снова стояла рядом, но не смотрела в тетрадь. Буквы в целом получались. Я отодвинулась еще дальше — стала сидеть с Аней в одной комнате, неподалеку от стола. Через месяц я «отселилась» в другую комнату. Еще через две недели буквы стали приличные.
— Я слежу за ними, как могу, но у тебя лучше получалось, — говорит Аня.
Дальше все было примерно как с Варей, с той разницей, что уже была весна. Один раз система дала сбой: буква Ю вскрыла мне ребенка, как банку с газировкой. Сорок минут рева, тонны испорченной бумаги, наконец она позвала меня:
— Ма-а-м! Постой со мной, у меня Ю не получается!
Пришлось откатиться назад и принять посильное участие: я просто стояла рядом и иногда внушительно мычала: угууу, угуууу… Общими усилиями буква была повержена.
У Ани отношения с буквами были свои: она не отмечала главных, не рисовала им знаки отличия — она просто начинала смотреть в окно или играть, надеясь, что все получится само. Рисовала на полях. У меня сохранился шедевр с тех времен: на странице адский ад из убогих крючков, а поля превращены в ниточку паутины, по которой спускается паучок. Вверху — филигранно тонкое кружево паутинки.
— Это ты нарисовала?!
— Да, я, — с ужасом отвечает дочь. — Прости, я не знаю, как получилось.
— Да ты что, это же шедевр! Давай его на стену повесим! А можешь буквы так же красиво и тоненько писать?
— Не знаю. Нет.
На самом деле — да. Аня учится во втором классе и у нее самый красивый почерк, какой мне доводилось видеть у школьника.
Часть третья: Юна
Эта история еще не началась. Юне девять месяцев, она сидит на полу и вдохновенно грызет деревянную лошадь. Но я точно знаю, что я ни в чем не могу быть уверена. Попросит она меня удалиться навсегда от ее уроков или подержать ее за руку, или прикрикнуть на буквы, чтобы послушались — никто не знает. Нужно быть готовыми ко всему, мы же родители дошкольников — то есть, джедаи высшего уровня.
