Баловать детей сейчас — очень важная работа

Анастасия Изюмская: Илья, как вы, родитель шестерых детей, переживаете войну? Что чувствуете по этому поводу? 

Илья Колмановский: Я думаю, моя главная трудность и мой главный челлендж состоят в том, чтобы быть для детей в это время хорошим родителем. Это не просто. С начала войны у меня сильно сократились ресурсы. 

Мне, конечно, грех жаловаться и ни в коем случае нельзя сравнивать свою ситуацию с тем, что сейчас переживают украинские родители — и те, которые сидят под обстрелами, и те, которые стали беженцами. И даже нельзя сравнивать с тем, что переживают многие российские родители, которые находятся в гораздо более тяжелом положении, чем я, — в России или в изгнании. И вообще есть масса детей, у которых родителей убили или у которых родители сидят в тюрьме. Этим семьям гораздо тяжелее. 

Тем не менее у каждого из нас своя ноша, свой челлендж. Мне, например, тяжело быть для детей тем родителем, каким я должен быть, уделять им достаточно внимания. У меня очень сильно упала продуктивность. Когда ты непрерывно читаешь чудовищные новости, тяжелее просто не быть раздражительным, присутствовать, вылезти из телефона, провести с детьми время. Я могу устроить их в школу на новом месте, я могу их кормить, мыть, но дальше уже сложнее. 

Я ухватился за какие-то виды такой рутины, которые нас греют. Оказалось, что в доме, где мы сейчас живем, есть пинг-понговый стол, и я стал играть с детьми в пинг-понг. Они у меня выигрывают, нам всем это очень нравится. 

Тут, в Тбилиси прямо рядом с нашим домом гигантский даже не парк, а кусок дикой природы. Кончается город, и сразу начинаются дикие горы. Как-то российские волонтеры объявили субботник, и мы пошли на него с детьми. Им это ужасно понравилось. Вот так выглядит наше quality time. 

Еще я вижу, что продуктивность очень упала и у детей тоже. Они учатся в очень хорошей школе, тут потрясающая русская школа, куда уехала половина Москвы. Но не только из Москвы, есть дети и из Беларуси, и из Украины, из разных других российских городов. Учителя тоже. Школа чрезвычайно толерантно относится к детям беженцев, понимая, что они сейчас могут быть не в лучшей академической форме. Но и я понимаю, что я должен поддерживать детей. Моя дочь — перфекционист, старается всегда очень хорошо учиться, ей это нравится. Но тут она каждый день страшно в себе разочарована: то у нее не получается, это не получается. 

И я, с одной стороны, какие-то уроки просто делаю вместе с ней, а с другой стороны — стараюсь делать так, чтобы у нас было много общего времени, когда мы можем поржать над какой-то глупой комедией вместе, поиграть с малышкой трехлетней вместе или еще что-то такое. Я помогаю ей не слишком есть себя поедом за то, что у нее что-то не получается. Сейчас явно надо это отпустить. Это дети, которые пережили пандемию, войну и беженство. И очень важно снизить для них пресс критики. Мир и так будет к ним очень критичен. 

Набоков в начале страшного ХХ века говорил: «Балуйте своих детей, господа, ведь вы не знаете, что их ждет в будущем». Мне кажется, сейчас как раз такой момент, когда баловать — это очень важная работа и для детей, и для родителей. 

А.И. Как это — быть родителем в мире, где детей убивают? Последняя статистика говорит, что в вооруженном конфликте уже погибло 300 детей. 

И.К. Это чудовищно страшно. Это то, что мгновенно пробивает любую мою психологическую защиту.  Когда ты думаешь про войну, читаешь про войну, ты должен стараться сохранять какое-то хладнокровие. Просто для того, чтобы функционировать и чтобы делать какие-то выборы. И для того, чтобы как-то действовать. Но когда ты про это читаешь и видишь эти фотографии, такое мгновенно сбивает с ног. Страшнее этого может быть только, если тебе доведется поговорить с родителями такого ребенка. У меня такой опыт тоже есть.