От прежней жизни ничего не осталось

От прежней жизни ничего не осталось

Я живу в Венгрии последние 9 лет, хотя моя профессиональная жизнь не связана именно с этой страной. Сто лет назад я работала на «Дожде» (признан в РФ иностранным средством массовой информации, выполняющим функции иностранного агента, и (или) российским юридическим лицом, выполняющим функции иностранного агента, прекратил работу 3 марта 2022 года) была креативным директором в издательстве Individuum, а последние пять лет я – продюсер образовательных проектов. Я и мой муж Алексей Зеленский, он композитор, жили в Будапеште, летали в Россию и по миру, делали свои проекты. Теперь понятно, что это была просто великолепная жизнь. 

Все сильно изменилось. 24 февраля я была в Москве в командировке. Меня разбудил Алеша, чтобы я прочитала новости. Я сразу поняла, что произойдет, и вылетела «пулей» в Будапешт… Хотя не хочется сейчас использовать военную лексику… Скажу так: я быстро вылетела домой, потому что поняла, что могу не попасть к семье или у меня будут с этим огромные сложности.

Совершенно разбитая я приехала в Будапешт, и у меня начались когнитивные трудности. Мне нужно было забрать ребенка с кружка в тот же день, но я несколько раз садилась не в те трамваи, хотя кружок совсем рядом. Мне ехать 15 минут, но я опоздала, потому что я приезжала не туда, я на какой-то час перестала понимать, как добраться из точки А в точку Б. 

Если свободен диван, то я иду на вокзал, ищу, кому нужен ночлег

Я была оглушена, не понимала, как это возможно. Оцепенение продлилось несколько дней. И вдруг я оглянулась. А вокруг — наплыв беженцев. Люди бегут из Украины в Венгрию, и им требуется много разной помощи: встретить на вокзале или у границы, перевести, что не понятно, помочь в каких-то бытовых вещах, оформить новые билеты. И особенно нужно расселить людей, потому что им негде ночевать. Когда я это увидела, меня выбило из оцепенения, я отскребла себя от пола. Сейчас я занимаюсь только помощью людям. 

Мы освободили музыкальную студию, в которой работал Алеша, от техники, и там получилось много спальных мест. Что-то осталось от наших детей, плюс другие жители города спешно привезли люльки для младенцев, и у нас получилась квартира, в которой помещается четыре взрослых и четыре ребенка. С тех пор мы каждый день кого-то встречаем, провожаем, селим, помогаем. Я обзвонила всех друзей и знакомых, составила таблицу, кто кого может селить в каком составе, на сколько дней. И пошло поехало. Если я знаю, что где-то свободен диван и никого на нем нет, я раздосадована, я нервничаю, что пространство не используется, значит, кому-то мы не помогли. Тогда я иду на вокзал, ищу, кому нужно прямо сейчас где-то ночевать, и забираю этих людей. 

Люди оглушены и дезориентированы 

С одной стороны, есть единение, Будапешт встречает людей и хочет им помочь. С другой — людей очень много. Внешне они в порядке. Но чуть-чуть ты проводишь с ними время, и понимаешь, что люди оглушены и дезориентированы. 

У нас была семья с тремя детьми, один из детей с аутизмом. Нам надо было пойти в магазин за йогуртами. Ребята смотрят на йогурты Данон, и я знаю, что в Харькове — наверняка такие же йогурты. И вот мы стоим и смотрим на полки в магазине, и тут я понимаю, что прошло три минуты. Что такой простой выбор, такой обычный– просто протянуть руку и взять йогурт – дается людям с большим трудом. 

Европа принимает беженцев. Среди них есть взрослые и дети с ментальными особенностями, есть старики, колясочники. Но я пока не вижу, как это решается. Когда наши новые харьковские друзья отправились в Польшу, там им предложили остановиться в хостеле. Но как? Там десятки людей —  ребенку с аутизмом нужна хотя бы отдельная комната с мамой, папой, братом и сестрой, так ему немного спокойнее в этих непростых обстоятельствах. Наш друг смог найти для них другой вариант в Варшаве и сейчас русскоязычные местные им помогают.

Я знаю, что многие здесь стесняются прийти на вокзал помочь –  стесняются, что они россияне, не знают, как будет воспринята их помощь. Друзья, вы не представляете насколько элементарные вещи сейчас нужны. Даже если кто-то не примет вашу помощь (в чем я сомневаюсь), вы все равно многим сможете помочь.

Люди рвутся обратно 

Статус беженца выдается на три года. Из того, что я вижу: все рвутся обратно в Украину. Моя знакомая смогла вывезти своих пожилых родителей. Они поспали у нее, поели, и на следующее утро ее папа говорит: «Ну все, я поехал обратно в Киев». Подруга в слезы: «Папа, я тебя умоляю!». Он пожилой человек. Она его привела в Украинский центр, чтобы он мог там волонтерить и чувствовать, что полезен. 

Приезжала мама с младенцем с очень пожилой мамой. «Если бы у меня не было 4-месячного Игната, я бы сидела рядом с мужем и никуда бы не поехала, но муж меня заставил», — сказала она. Почти все истории связаны с тем, что родные умоляют, заставляют своих уехать в безопасность. Сегодня провожала еще одну семью — с биометрическим паспортом они имеют право 90 дней думать, подавать или не подавать на статус беженца. И они надеются, что подавать не придется и они смогут вернуться к себе в Харьков.

Были мама с дочкой, они провели в подвале в Киеве больше недели, и дочка поняла, что мама в этом подвале просто застыла. А надо что-то делать.  Дочка, 13-летний подросток, сказала: «Мам, мы должны срочно ехать». Она запилила напуганную маму, и они выехали. 

Только небольшая часть беженцев останется в Европе. Есть украинцы с венгерскими корнями, которые связаны с Венгрией, здесь у них родственники. Возможно, что они останутся. В Польше больше всего людей сейчас. После Венгрии люди едут в Германию, в Австрию. Едут туда, где есть родственники, друзья, где хоть кого-то знаешь. Когда люди вынужденно покидают свою родину, они стремятся в нее вернуться.

Выехать из Украины – чудо 

Есть проблемы с выездом. Выехать из Украины – чудо. Вчера была семья, которая пять дней добирались до нас и мы отправили их дальше в Польшу. В общей сложности их путь составит шесть дней.

Самое главное – выехать. Это небезопасно. Можно попасть под обстрелы. Можно не пройти блок-пост. Есть территории Украины, из которых вообще нельзя выезжать. Сам путь по Украине занимает огромное количество времени. 

Есть поезда из Львова, из Одессы. В дороге происходят огромные задержки. Самое сложное —  граница, там тьма народу, много машин. Переход границы может занимать сутки и даже больше. Людей с украинскими биометрическими паспортами быстрее обрабатывают, чем тех, у кого только внутренний паспорт и свидетельство о рождении. Их оформляют совершенно по другой процедуре.

Самое трудное – это заселение среди ночи

Часто происходит так, что семья звонит от границы и говорит: ваш номер нам дала, например, Галина (кто такая Галина я не знаю и не спрашиваю, дала и хорошо), дальше мы их ждем, но не можем дождаться, потому что они-то думали, что за пять часов пройдут границу, а проходит пятнадцать. Поэтому мы их селим не к себе, а находим в приграничных городах тех, кто их примет посреди ночи. Такие ночные заселения это самое трудное. Постоянный сюжет — кто-то ехал на машине 17 часов без продыху и, переехав границу, понимает, что сейчас рухнет. Там на границе есть школа, в которой размещают на ночь, если есть места. Но такой вариант не всем подходит, особенно когда ты с младенцами, бабушками, колясочниками, детьми с аутизмом. Это очень тяжелый формат, даже если придется.

Это то, что я знаю из разговоров с людьми про то, откуда они. Но я им на самом деле не задаю вопросов, потому что, во-первых, сами расскажут, если захотят. Во-вторых, я никого не хочу встревожить. У нас они немного успокаиваются. Иногда люди приезжают просто в чем были, с рюкзаком. В Будапеште можно найти все необходимое — в украинском центре, на вокзалах или кто-то из фейсбука метнется и привезет. 

Все войны одинаковы

Я когда-то читала про то, как сирийские беженцы оказываются в Канаде, в каком они психологическом состоянии. Сейчас, когда идет война нового времени и есть более-менее постоянная связь с друзьями и родными, которых ты оставил там, на войне и когда поток информации огромен — вотсап и телега не замолкают. Это еще больше усиливает тревогу,  отключиться невозможно. То есть отключиться вообще невозможно, когда война у тебя дома. А когда еще идет бесконечная адская трансляция… В общем, я читала про сирийских беженцев в Канаде и была ошарашена, что все сюжеты, о которых писали тогда медиа, здесь полностью повторяются. Я не знаток войн, но у меня есть ощущение, что войны все одинаковы и сюжеты с этих войн одинаковы. 

Женщин предупреждают: будьте осторожны, на границе не садитесь к незнакомым людям в машины, есть секс-траффик, хьюман-трафик, вся эта грязь военного времени. Женщины боятся. Поэтому, когда я к кому-то подхожу на вокзале, я не удивляюсь, если от меня сперва отпрыгивают. 

Я принимаю этот гнев и понимаю

Я знаю, что многих сейчас пугают русофобией, но я ее на себе никогда не ощущала. Мой ребенок ходит в венгерскую школу и родители класса пригласили нас на пикник. Они видели наше состояние, что я постоянно в заплаканном виде. Они хотели нас поддержать. Нас! Родителям-венграм было понятно, что мы разбиты, что это большое горе. Они нас немного отвлекли, это был день, в котором солнце светило целый час. 

На вокзале я тем более не встречаю никакой русофобии, потому что сейчас не до этого, надо решить кучу вопросов — люди слышат, что я говорю по-русски, сразу подходят и спрашивают что-то. Я вижу, что некоторые россияне, которые живут здесь у нас в Будапеште, стесняются помогать напрямую. Здесь есть Украинский центр, можно туда принести вещи, подгузники, детское питание и многое другое необходимое. Часто люди хотят напрямую мне принести, чтобы я отнесла, раз я и так там ошиваюсь каждый день. Может, мне это только кажется. Но если вы хотите помочь — не надо себя останавливать. 

Я была на митинге. Он вызвал более болезненные чувства. На митинге, помимо украинцев, были еще грузины.  Я посмотрела на эти достижения российской геополитики.  Я слушала очень жесткие кричалки про Россию и плакала, но я понимаю этот гнев и принимаю его. Я не могу обижаться, потому что эта история не про меня. Я знаю, какая я россиянка, кто я и каковы мои ценности. Сейчас моя задача – расселять, отправлять, помогать. Еда, одежда, младенцы — вот это мои задачи. У меня нет времени обижаться, думать об этом, ассоциировать это с собой. Сейчас нужно многим помочь, а потом заново начать строить свою собственную жизнь.