Людмила Петрановская: «Важно сдаться и признать, что мы не можем все заранее учесть»

Начало читайте здесь. 

 

Анастасия Изюмская: Раньше, говоря о Дне защиты детей, мы обсуждали вопрос безопасности летом в лесу, вопросы сексуального воспитания. Как, на ваш взгляд, в этом году меняется эта тема?

Людмила Петрановская: Все риски, связанные с водой, с лесом, с транспортом, по-прежнему актуальны. Но когда происходит чрезвычайное событие, люди часто вынуждены уезжать из своих домой — у нас несколько миллионов перемещенных семей сейчас. Кто-то переехал внутри одной страны, кто-то за границу, кто-то беженец, кто-то мигрант. Известно, что любая ситуация вынужденных перемещений в разы повышает риски для детей и для женщин, потому что сразу снижается защищенность, человек утрачивает социальную сеть и тех, кто может ему помочь. В незнакомой среде нужно адаптироваться, и не все ее риски могут быть очевидны и понятны. Часто нет привычного контакта с социумом: например, если ты не знаешь язык той страны, где ты находишься, тебе сложно обратиться к окружающим, попросить о помощи. Через какое-то время оказывается, что нет средств к существованию, подходящего жилья, подходящей одежды, сложно воспользоваться медицинской помощью. Может быть, в каждом конкретном случае проблема в конце концов как-то решается, но в целом растут риски и повышаются шансы, что кто-то попадет в опасную ситуацию или не получит вовремя помощи. 

Плюс острый стресс тоже не проходит бесследно. Он отражается на психике, на теле, на иммунитете. Даже если вынести за скобки ПТСР у тех, кто был в ситуации непосредственной угрозы жизни, среди отложенных последствий мы увидим рост сердечнососудистых, психосоматических, желудочно-кишечных проблем — всего того, что стрессозависимо. 

А. И.: Что же делать с этим?

Л. П.: Прежде всего, как только возникает возможность нормализации жизни, важно ее использовать. У людей часто есть заблуждение: нам кажется, что если мы будем все время следить за событиями, постоянно скролить новости, то мы как будто своим вниманием удержим ситуацию от сползания в совсем плохую. Это такое магическое мышление. Но в реальности это, конечно, не так. В реальности мы такими своими действиями только истощаем себя. 

Еще нам иногда кажется, что пока кому-то плохо, мне не может быть хорошо. Как будто своим «хорошо», своей заботой о себе я предаю того, кому плохо, кто в опасности. А своим страданием как будто делю с ним его ношу. Но это тоже магическое мышление, так это не работает. От того, что кто-то будет забывать пообедать, человек, у которого нет доступа к еде, не станет более сытым. Зато считающий себя не в праве нормально поесть заработает гастрит. Магическое мышление очень мощное, но пользы от него мало, так что придется с ним бороться, чтобы оно не влияло на наше поведение. 

 

Что делать с родительской тревогой и тревогой вообще?

А. И.: У многих горизонт планирования сейчас максимально уменьшился, и из-за этого хочется еще больше опекать детей. Верная ли это стратегия? Вот что пишут наши подписчики: «Не хочу отпускать на дачу», «Не хочу отпускать в лагерь», «Пусть будет рядом, пусть будет под боком», «На прогулку только вместе». 

Л. П.: Это тоже очень понятно. Когда мы имеем дело с такими глобальными рисками, то чисто инстинктивно семье хочется собраться вместе. Хочется, чтобы все близкие были в доступе — если начнется неизвестно что, то хотя бы мы будем рядом. Это ведь одна из самых ужасных фантазий, на которой построена куча голливудских блокбастеров, когда происходит какая-то катастрофа, а семья оказывается разделена, и дальше все силы уходят на то, чтобы найти какого-то члена семьи, с которым ты разлучен. Мысли о таком действительно пугают. Но здесь снова важно отделять реальные угрозы от избыточной тревоги. 

В такое время очень важно умение сдаться и признать, что мы не можем все заранее взвесить, предвидеть и так далее. Мы надеемся, что разумные мальчики и девочки смотрят правильные новости и могут потому все правильно рассчитать. К сожалению, нынешние процессы настолько глобальные, настолько малопредсказуемые и многофакторные, что вряд ли есть кто-то, кто может просто хорошо подумать и принять для своей семьи безошибочное, единственно верное решение. 

А. И.: Я сейчас беру много интервью у разных политиков, политологов и экономистов, и никто из них ничего не может сказать о том, что же будет дальше, чем сердце успокоится. Даже опытнейшие, лучшие прогнозисты сдаются. 

Л. П.: Да, должно быть какое-то смирение, чтобы согласиться на короткий горизонт планирования. Успешные, активные люди, которые многого достигли, у которых были проекты, бизнес, сбережения, привыкли полагаться на свой анализ и на свое стратегическое планирование. Это то, что давало им всегда конкурентное преимущество: они видели тренды, они анализировали ситуацию, они прогнозировали развитие на годы вперед. А сейчас мы оказались в ситуации, когда все эти замечательные качества мало чем помогают. И тут нужно признать свое бессилие: на ближайшие две недели понятно, что делать, а там видно будет. 

 

Как добиться справедливости и как справиться с виной?

А. И.: Наталья спрашивает: «Как девочке-подростку помочь реализовать потребность в справедливости, которая возникает у нее после того, как она видит, что делают враги с ее страной, городом, детьми, девочками ее возраста?»

Л. П.: Подросткам очень важно в этой ситуации не оставаться только в роли жертвы, в роли того, о ком заботятся, кого спасают, кого оберегают. Для пятилетнего ребенка хорошо, если он понимает, что есть рядом взрослые, которые могут о нем позаботиться и могут его сберечь. А для пятнадцатилетнего этого недостаточно, ему уже важно делать что-то самому. У подростков обязательно должна быть возможность кому-то помогать, волонтерить — нужен выход этому естественному порыву быть полезным. Пусть ищет свой вариант. 

А. И.: Наталья в дополнение прислала вопрос: «У дочери ощущение, что мир абсолютно ужасен и абсолютно несправедлив, и не получается показать свет даже там, где он есть. Не получается втянуть в активное волонтерство, хотя мы с мужем это делаем в меру возможностей. У нее все еще глубокий уход в свои эмоции. Как вытащить?» 

Л. П.: Я думаю, что сейчас многие взрослые согласились бы с вашей дочерью, что действительно мир повернулся какой-то такой стороной, которую мы предпочли бы не видеть. Ведь происходящее действительно несправедливо, и у подростка действительно может быть такой, я называю, «синдром Лилу». Помните, в фильме «Пятый элемент» эта девушка, инопланетное совершенство, посмотрела за полчаса всю историю человечества и впала в кому. Мы все можем ее понять. 

Что тут можно сделать? Это не просто стресс, это экзистенциальный кризис. Если мир в том числе и таков, что я с этим буду делать? Готов ли я все равно жить и отстаивать свои ценности? Я бы здесь с подростком говорила предельно откровенно. Это не про то, как ее увлечь и вовлечь, утешить и поддержать, а про то, чтобы честно признать, что эта ситуация ставит нас перед самыми тяжелыми экзистенциальными вопросами: А как это вообще возможно? Что это за мир такой? Что такое из себя представляют люди, если они так могут? Никуда не денешься, это тот кризис, который проживает в какой-то момент каждый человек, движущийся к зрелости. Есть люди, которые никогда не становятся зрелыми, они всю дорогу избегают этого кризиса. Но вообще от него никуда не денешься, просто сейчас получилось несколько жестко. 

А. И.: Белла пишет: «Живу в России, постоянно испытываю чувство вины за происходящее». 

Л. П.: С одной стороны, это очень человеческое и понятное чувство. Мы можем сколько угодно себе говорить, что мы ничего не могли сделать, но чувство вины все равно никуда не девается. С другой стороны, надо понимать иррациональность этого чувства, ведь не вы, Белла, это все начали. Парадокс в том, что Белла чувствует себя виноватой, а те, кто это все начал, ни в одном глазу. Поэтому мы это чувство проживаем, мы его признаем, но наша рациональная часть должна понимать, что, нет, Белла, не вы источник этого зла. 

А. И.: У нас некоторое время назад была встреча с Виталием Сонькиным. Он гештальт-терапевт, и у него буквально в эти дни вышла книга, которая так и называется «Вина. Самое человеческое переживание». Он связывает вину с наличием совести у человека, с наличием эмпатии и способности к сопереживанию другим людям. Так что есть и хорошие новости — у нас есть совесть. 

Л. П.: У совести есть разные уровни. Есть совесть уровня эмпатии, уровня сочувствия. Это очень важный уровень, без которого не формируется действительно полноценная совесть. Он работает, когда я ничего плохого не хотел, но случайно наступил человеку на ногу, ему теперь больно и я могу сказать: «Я сожалею». Не столько я виноват, сколько я сожалею, что так получилось. 

Но есть еще один уровень — рациональный, который помогает с холодной головой отличать добро от зла, понимать, где есть вина, а где нет. Важно сохранять контакты с обоими уровнями.